Человек по определению эгоистичен. Даже самые скромные в глубине души надеются, что огромная несовершенная вселенная вращается именно вокруг них. Для того, чтобы прийти к мысли о том, что после твоей смерти все сущее просто исчезнет, не обязательно читать Пелевина. Поэтому окружающий нас мир мы воспринимаем, как аккомпанемент к собственной жизни.
Мы делаем ошибки и пытаемся вырвать у хромой судьбы немного кривого счастья. Некоторые делают это под «Massive Attack». Других это название ставит в тупик, поскольку они считают, что трип-хоп — это хип-хоп, а хип-хоп — это Децл. Пожалуй, если постараться как следует, можно найти человека, который не знает, кто такой Майкл Джексон. Однако искать русскоговорящего персонажа, не слышавшего «Уток» или «Гоп-стоп», — занятие безнадежное.
Очень трудно воспринимать Александра Розенбаума как существо из плоти и крови. Он — нечто большее. Монолит. Гранитная глыба. Материализовавшийся осколок времени. Ставшая привычной и потому не всегда заметная часть пейзажа.
Вполне возможно, что Розенбаум — проводник, через который высшие силы давно и безуспешно пытаются втолковать нам что-то очень простое, но неизменно ускользающее от нашего понимания. Что-то, что сделает нас лучше. Или хотя бы мудрее.
Есть два пути приблизиться к голосам высших сил. Поставить кассету или диск с Его песнями. Или встретиться с Ним с глазу на глаз. Может быть, если повезет, пожать руку. Первую дорожку мы уже изъездили вдоль и поперек. Нам хотелось второго.
Благодаря помощи и участию Людмилы Астровой, нам все-таки удалось добиться аудиенции.
Стоя перед дверью и ощущая значительность момента, мы пытаемся собрать в кучу предательски расползающиеся отрывочные мысли: «…Он ненавидит стандартные вопросы… Он очень вспыльчивый человек… Он долго и основательно занимался боксом… Иногда он… Бьет… Журналистов…»
— Говорят, вы очень избирательны в общении…
Александр Розенбаум: Абсолютно.
— Чем вы руководствуетесь в выборе собеседника? По каким причинам можете отказать человеку в беседе? Или «послать» журналиста?
— Человек — это одно, а журналист — другое. Вас кто интересует? Меня прежде всего интересуют профессионалы. Состоявшиеся люди. Необязательно быть академиком или звездой эстрады. Если дворник метет двор и знает, что лучше него этого никто не делает, значит он состоялся.
Значит он добр и не завистлив. Вот и все.
— Однажды вы сказали, что делите население планеты на людей и нелюдей.
— Совершенно верно.
— Не могли бы вы составить портрет типичного нелюдя?
— Ну, нелюди — они ведь разные. Как так сразу портрет составишь? Э-э-эх-х… Вот я хорошо отношусь к национализму. В хорошем понимании этого слова.
Каждая нация, по идее, имеет право делать все, чтобы развивать свою культуру, обычаи, язык, верования. Но когда национализм превращается в шовинизм — это уже не человеческое. Не людское. Я круче всех, а остальные — фуфло, да? Когда человеческие черты характера гипертрофируются, они перестают быть человеческими. Это применимо к каждой черточке человеческого характера.
К каждому качеству. Когда человек по-хорошему дерзок, это интересно. Когда дерзость превращается в наглость — это не человеческое. Это шакалье.
— Любое качество? А как же талант?
— Когда талант перерастает в гениальность? Гм… Это сложный вопрос… Смотря какой талант. Если разрушительный талант вырождается в гений разрушения…
— У вас есть собственная концепция рая?
— Я знаю только одно — есть Высший Разум. Можете называть его — Господь Бог. Можете считать высшим разумом инопланетян. Я убежден в том, что он существует. И, наверное, будет разбор полетов. Я не знаю, какой именно.
Концепция рая — это разбор полетов, на котором твои плюсы перевешивают твои минусы. Некоторые думают: «Я грехи в церкви отмолю. Ударюсь десять раз лбом об пол и отмолю». Не от-мо-лишь! Если ты убил.
Если изнасиловал ребенка.
— Наверное, эти ребята путают религию и веру.
— Да. Я свои минусы помню прекрасно. Я приду на Страшный Суд, и мне скажут: «Ну что, Саша, 31 мая 1973 года помнишь?» Помню. Было. А теперь давайте откроем другую книгу и будем считать плюсы.
И я отвечаю, что многократно перебью свои минусы.
— Знаете, после вашего концерта хочется забыть о своей профессии и редакционном задании и задавать совершенно идиотские вопросы. Есть ли Бог? Почему мир несовершенен? Ради чего стоит жить? Похоже, сейчас мы поверим всему — оптом и безоговорочно.
— Да? Ну, это действительно очень глобальные вопросы. Нам просто времени не хватит.
— Тогда скажите, кто сейчас ваш любимый боксер.
— Сейчас (по-доброму усмехается в усы, откидываясь на спинку дивана)? Де ла Хойя, конечно, потерял класс. Но с точки зрения боксерского мастерства, он, конечно, самый толковый из современников. В принципе, я очень люблю Тайсона, хотя он и сильно сдал. Из наших — Саитов.
Очень хороший парень. Клички симпатичные.
— Они не кажутся вам игрушечными?
— Я боюсь их обижать. Тем более, в разговоре с журналистами. Посмотрим. Пока это, конечно, шоуменство. Главное, чтобы они вышли на приличный уровень. Я им желаю удачи.
А, вообще, мой кумир всех времен и народов — Валера Попенченко.
— Кому бы вы доверили свое жизнеописание? Не обязательно из живых.
— Юлиану Семенову.
— Почему именно ему?
— Потому, что он очень справедливый человек был. Потому, что он был бесконечно талантлив. Потому, что я был с ним лично знаком.
— О вас часто говорят «горячий человек». Есть ли какой-то порог, после которого вы уже не можете держать себя в руках?
— Я ненавижу хамство и жлобство! Я могу журналиста выгнать… Ну, по-черному, взашей просто. Приходит ко мне молодой человек, лет двадцати двух. И начинает задавать какие-то совершенно жуткие вопросы. Внаглую. «А почему вы не ездите в метро?» Или: «А почему вы ездите в метро?» Причем ответ, который будет в его газете, я знаю заранее.
Если я скажу, что я езжу, он напишет: «Розенбаум ездит в метро, чтобы раздавать автографы». Скажу, что не езжу, он напишет: «Розенбаум зазнался». Да, я вспыльчивый. Я научился, правда, собой владеть, но я могу выйти из себя. Но это только в том случае, если я вижу перед собой хама и жлоба. Вот вы мне сейчас скажете, что терпеть не можете моих песен.
Ну и пожалуйста! Это нормально, когда человек не разделяет твоих взглядов на жизнь или творчество. Но когда ты приходишь в магазин, к примеру, и тебе хамит продавщица… Я тут же теряюсь. Потом начинаю что-то такое говорить горячее…
Я себя ненавижу за это. Раньше было хуже, сейчас, когда я не выпиваю, я уже владею собой.
— Талант — это дар или проклятие?
— Нет, не проклятие — точно. Как же можно? Нет, конечно.
— Вам никогда не хочется избавиться от вредной привычки писать песни и бросить все к черту?
— Мне постоянно хочется уехать. Это моя мечта — уехать в деревню. Купить дом, разводить гусей, я не знаю, собак… Чесать себе пузо, как Иван Иванович или Иван Никифорович. Утро… Тишина…
— 101-й километр?
— Ну, 101-й километр, если хотите.
— Если бы была такая возможность, что бы вы все-таки выбрали — космос или 101-й?
— 101-й, конечно, я ж не могу без людей.
— Если вы не против, обязательный вопрос. Чем питаетесь?
— Я 20 лет в ресторанах. Поэтому я достаточно требовательный по отношению к еде человек. Но гречневая каша с молоком — это всегда пожалуйста. Жареная картошка… Я нормальный человек! Правда, я люблю дичь. Потому что она — не домашняя свинина или говядина.
В ней есть определенный шарм. Из национальных кухонь люблю японскую.
— На российской эстраде вы — одинокий волк. Тусовка не тащит вас к себе, в стаю?
— Нет, они прекрасно понимают, что мой жанр называется «Розенбаум». Рокеры, глупые рокеры — они от меня отказываются. Глупые эстрадники от меня отказываются. Глупые барды отказываются. Я не укладываюсь в жанровые рамки. На «Овации» под меня придумали специальную номинацию. И поставили в нее Новикова, Шуфутинского и Круга.
Я считаю это оскорблением. Поэтому никогда туда не ходил и не буду ходить.
— Как бы вы отреагировали, если бы где-нибудь вам поставили памятник?
— Интересный вопрос. Первый раз такой слышу. Как бы я к этому отнесся?..
— Удивление, гордость, негодование?
— Нет, я честный человек. Какое же может быть негодование, если вам поставили памятник? Можно относиться к этому достаточно критично и подумать, что за памятник. И где он. Я думаю, что при жизни ставить памятники не очень прилично.
Даже, наверное, совсем неприлично. Может быть, я так воспитан, не знаю. Я буду благодарен, если люди меня не забудут и, может быть, после смерти пришпандорят мемориальную доску к дому, где я живу. Будет очень даже симпатично. Или пригласят меня в школу, в которой я учился, как выдающегося выпускника.
Это нормально. Но памятник при жизни… Я не готов, честно говоря.
Андрей Зимоглядов