Чем является творчество? Свободой или рабством? На этот вопрос вычурно и многотомно мог ответить тот, кого именуют «рабом свободы», Н.А.Бердяев, однако сегодня я возьму себе в собеседники иного анархиста и революционера, надрывную и хрупкую особу – Яну Дягилеву.
При этом свободу, как и Н.А.Бердяев, я всегда связываю с религиозной тематикой и, более конкретно, с пониманием ее в христианской метафизике. Подлинная свобода коренится в глубинах человеческой личности сообразной Лику Творца. Любой человек сообразен Творцу, но далеко ни каждый способен войти «дверьми затворенными».
А если еще учесть что чужая душа – потемки, не каждому дано свыше подобрать «ключи» ко многим душам. Кроме всего прочего в кромешной «тьме египетской», нет гарантий, что, шагнув вперед, не пропадешь в бездне непонимания. Человек становится творцом, только если способен, вырвав собственное сердце освятить путь к родникам свободы.
Это сопряжено с такой любовью, которая готова к самопожертвованию. Сердце поэта всегда распахнуто, как окно, Солнечному свету, а значит и всегда распахано мечами, которые оно способно «перековать на орало». В сердце творческого человека найдется покой для странствующих душ и никогда не станет душегубкой.
Особенно это необходимо сказать о тех поэтах, у которых сердце бьется (в конвульсии) сквозь ритм гитарных струн. Они «глас вопиющего» в пустыне сердец наших. Те, кто способны не оглядываясь идти над бездной тьмы и провести свой народ в землю обетованную. В их человеческих ликах есть нечто подлинно человеческое, они в добре показать доброе.
Подлинный поэт – это рупор эпохи, поэт с гитарой – нечто больше или, точнее, более глубокое. Эту глубину в текстах Яны способен разглядеть не каждый, да и не для всех она писала, у каждого писателя своя публика, которой он несет то «вечное и доброе», без которого человек теряет «чело-вечность».
Конечно здесь можно было бы сказать много, но как говорили древние: «об ушедших или хорошо или ничего». Тем более что я не хочу, да и права не имею судить, кого бы то ни было. Тем более человека творческого. Сказано еще: «древо познается по плодам, а человек по трудам». И как засохшее дерево не принесет плода, так и испепеленная душа не способна к творчеству, проникающему в комнату, что зовется сердцем.
Часто говоря о почившем, задаются вопросом: «в мире ли он почил»? и: «в каком мире оказался»? Но нам о трагической гибели Яны мало что известно. Это позволяет некоторым, мягко говоря «нечистоплотным исследователям» спекулировать на трагедии. Есть те, кто из того факта, что мертвое тело Яны Дягилевой найдено было в воде, делают вывод о самоубийстве.
Нет никаких трагических случаев, а есть суицид иначе де в Rock-n-roll`е невозможно, и точка… Но возникает вопрос: «почему»? И напрашивается вывод: потому, что это модно и легко продать. Яна именно этого не хотела, «продана смерть моя», — надрывно поет она. Мало того, такие деятели не замечают, что обесценивают и ее творчество, как способ постижения вечности.
Может быть, подбивая тем самым кого-то к подобным самоубийственным выводам. Однако «выше ноги от земли» — это не выход из игры, теперь это многим стало ясно «как Божий день». То, что настоящие Люди Rock-n-roll`а не просто обратили внимание на Православие, а жизненно решили быть и творить себя в нем, это доказывает. В этом контексте разговор о Янке я завел не случайно. В моей более ранней статье «Слыша Башлачева» было показано, что услышать не то же самое, что слушать.
Этот разговор затевался еще года четыре назад и только теперь он созрел окончательно. Здесь вопрос будет поставлен ребром: возможно ли именно воскресить, а не просто, скажем, реанимировать, творчество Яны Дягилевой?
О смерти ее, и «смерти искусственной» — то есть теме суицида в ее поэзии, было сказано достаточно, а о том что смерть не является тупиком в узком коридоре жизни, не было сказано ничего. И это не смотря на то, что она сама задавала этот вопрос: «как же сделать, чтоб всем было хорошо?» в произведении «Нюркина песня», которое воспринимается как автопортрет Яны. Взять хотя бы произведение «По трамвайным рельсам», где шпалы и рельсы рассматриваются как лестница жизни, ведущая к небесам, а не под землю, в душное подполье могилы:
«…Мы должны уметь за две минуты зарываться в землю,
чтоб остаться там, когда по нам поедут серые машины,
увозя с собою тех, кто не умел и не хотел в грязи валяться.
Если мы успеем, мы продолжим путь ползком по шпалам,
ты увидишь небо, я увижу землю на твоих подошвах…».
Здесь «Земля» — символ тленного временного, останется лишь на подошвах, очам же дано узреть «небо» — вечность. Я не стану свое понимание навязывать кому-то, чтобы тот, кто думает иначе, не рассматривал меня с позиции, дескать, ну все… как это у Яны? «Медведь выходит на охоту душить собак»… я не собираюсь этого делать, но если человек встанет на мою точку зрения, то увидит и в других произведениях нечто доброе. Как говорил Иисус Христос: «Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое, ибо от избытка сердца говорят уста его» (Лк.6:45). Например, в произведении «Нюркина песня»:
«Разложила девка тряпки на полу,
раскидала карты крести по углам;
потеряла девка радость по весне,
позабыла серьги бусы по гостям.
По глазам колючей пылью белый свет;
по ушам фальшивой трелью белый стих;
по полям дырявой шалью белый снег;
по утрам усталой молью белый сон…»
Здесь мы видим не просто попытку описать душевное состояние равновесия, которое здесь не только в четверостишии, где первые две строки противопоставляются третьей и четвертой, что явно видно в мелодии, но уравновешения бытия внутреннего с внешним на уровне глубинного, духовного восприятия.
Текст кажется полнейшей бессмыслицей, однако это только на первый взгляд. Давайте заглянем поглубже. Почему карты крести? Дело не в рифме, если нет смысла, так как подойдет и бубны, и черви. А как эффектно прозвучит пики? В данном случае смысл в кресте, и кресте не легком. Выражение «по весне» ассоциируется с Пасхой, как всемирным торжеством жизни над смертью.
Потерянна радость явно приземленная «серьги, бусы». Во втором четверостишии тот же смысл. Белый день своей правдой колит, а часто и выкалывает, глаза. И трель его белизны лишь фальшь. Шаль смерти зимы уже дырява от проталин.
Начинается Утро Нового Воскресного дня, иллюзорный сон жизни устал белой молью пожирать себя смертью. При этом жизнь и смерть, сон и реальность переплетаются с болью в строках одной песни.
«…Развернулась бабской правдою стена;
разревелась — раскачалась тишина.
По чужим простым словам как по рукам;
по подставленным ногам по головам.
А в потресканом стакане старый чай.
Не хватило для разлета старых дел.
Фотографии — там звездочки и сны…
Как же сделать, чтоб всем было хорошо?
Все, что было — все что, помнила сама
смел котейка с подоконника хвостом.
…вступает в свои права смерть. И вечной памяти здесь нет. Только на погосте у могилки, поминают тебя бывшие однокласснички, одногруппнички по рок-фронту, коньячком.
Приносили женихи коньячок,
объясняли женихи — что по чем.
Только не в радость тебе эти поминки, тех, кто на трезвую голову о своей душе, а не только о тебе и не позаботятся. Ты уже только имя и повод для звона стаканов у окна твоей могилки.
Кто под форточкой сидит — отгоняй.
Ночью холод разогнался с Оби.
Вспоминай почаще солнышко свое.
«То не ветер ветку клонит,
не дубравушка шумит …»
…тут и застонет сердечко. Одно облегчение — имени Бога всуе не поминала. Нет в Яниных песнях Бога, но не значит, что и в душе не было никогда. Ведь каждый, по образу Его и по подобию. Тот, кто об этом забывает, уродует свою жизнь, лишает последней светлой радости.
Не странно увидеть такового «забитого тоской» в удушливом транспорте будней. Эту самоубийственную обреченность Яна выражает в песне «Ангедония»:
«Святые пустые места это в небо с моста
Это давка на транспорт забитый тоской…
Ангедония — диагноз отсутствия радости…»
Для тех, кто хочет творчество Яны свести к нулю, странно в конце слышать строки:
«…Как бы так за столом при свечах рассказать про любовь
Как бы взять, так и вспомнить, что нужно прощенья просить…»
Наверное, поэтому они остаются глухи к подобным словам. Незамеченным остается для подобных исследователей и то, что тексты с намеком на суицид в контексте поэзии Яны неразрывно связаны с темой борьбы за подлинную жизнь. Кто же отказывается от осмысления жизни через «память о смерти» тому остается «…жрать свою прошлогоднюю горькую, горькую, горькую…»
Душа поэта в творчестве жива. Особо нужно рассматривать поэзию Яны не песенную и поэтому неизвестную обывателю. В строках, написанных не для широкой публики, душа поэта обнажена и безоружна. Именно в таких произведениях творчество поистине свободно от цензуры пресловутого мнения прохожих зевак, в них душа стоит перед судом вечности и уже с иных позиций рассматривает и отражает мир. Вот одно из таких произведений:
Нарисовали икону – и под дождем забыли
Очи святой Мадонны струи вод размыли
Краска слезой струилась – то небеса рыдали
Люди под кровом укрылись – люди о том не знали
А небеса сердились, а небеса ругались
Бурею разразились…
Овцы толпой сбивались
Молнии в окна бились, ветры срывали крыши
Псы под дверями выли, метались в амбарах мыши
Жались к подолам дети, а старики крестились
Падали на колени, на образа молились …
Солнышко утром встало, люди из дома вышли
Тявкали псы устало, правили люди крыши
А в стороне, у порога клочья холста лежали
Люди забыли Бога, люди плечами жали…
Забвение Бога приводит к разрушению всего святого, к опустошению душ. Когда люди забывают свое небесное происхождение и высокое предназначение, они опустошают себя изнутри, умирают духовно. В Библии пророк сетует, выражая свою скорбь словами: «вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы; но вы умрете…» (Пс.81:6-7). Гаснет дух человека и угасает его внутренняя свобода, дающая способность веры. Вот как этот кризис веры выражен у Яны:
Порой умирают боги – и права нет больше верить
Порой заметает дороги, крестом забивают двери,
И сохнут ключи в пустыне, а взрыв потрясает сушу,
Когда умирает богиня, когда оставляет души,
Огонь пожирает стены, и храмы становятся прахом,
И движутся манекены, не ведая больше страха,
Шагают полки по иконам бессмысленным ровным клином.
Теперь больше верят погонам и ампулам с героином
Терновый венец завянет, всяк будет себе хозяин,
Фольклором народным станет убивший Авеля Каин
Погаснет огонь в лампадах, умолкнут священные гимны
Не будет ни рая, ни ада, когда наши боги погибнут.
Так иди и твори, что надо, не бойся, никто не накажет,
Теперь ничего не свято…
Творчество Яны связано с верой, она сама это осознает и понимает бесплодие слов как признак маловерия — «мало слов для стихов, мало веры для слов». Строки ее произведений выстраданы, боль ее души в них искренна. Вот как она сама говорит о муках, в которых рождаются ее строки:
Где на коленях в четырех стенах
Творю молитву, глаз не закрывая,
Чтоб разрешили строчки записать,
Чтоб не пронзили головною болью
И мокрыми ногами не шагать
По тающим снегам еще хоть несколько часов,
Чтоб сразу не прикончили поток
Плотиной пробуждения на суше,
Чтоб по фамилиям не выкликали души
На рынке дня; чтоб выдержал листок
Боль едкой каплей – ни роса, ни слезы
Через моих ладоней решето сочится вниз
И бьется у порога
На тысячи сверкающих миров
На миллионы ранящих осколков
И тянет нить
Со шпиля моего эгоцентризма до входа в храм
И каждый шаг на месте — звон струны
И я хожу по струнке вверх и вниз
Помножив зов Туда на зов Оттуда…
Творчество, как и жизнь, не кончается у порога могилы; оставив на пороге земной прах, мы входим в дом истинной жизни и подлинного творчества. Временная жизнь лишь творческий полигон, лишь подготовка к полноценной жизни. Здесь мы только школьники, учимся жить и творить в истинной свободе, приучаем душу к добру. На этом пути мы стяжаем «опыт — сын ошибок трудных».
Труд жизни каждого человека содержит в себе, как черновик, ошибки и погрешности, однако ценен он не этим. Творческий путь Яны — это черновой вариант ее жизненных поэтических стремлений. Я попытался выбрать только то, что может быть полезным для творческой души.
Р.S.: «О мертвых или хорошо или нечего»… Есть люди, которые живут на земле и по успении в своем творчестве, в нашей памяти и молитвах. Есть те, кто не знает о том, что смерти нет; для них эти нищие строки.